Посвящается моей семье.

Несмотря на то, что генетически люди чрезвычайно близки к человекообразным обезьянам, разница, что называется, на лицо. И внешний облик здесь отнюдь не главное — более принципиальны различия возможностей головного мозга и, как следствие, когнитивные, лингвистические, культурные, сексуальные и социальные особенности, делающие нас людьми. Одной из важнейших черт эволюции человека как вида стал переход от слабо структурированных сообществ особей с беспорядочными половыми связями к семьям, отличительной чертой которых стали моногамные отношения, когда самец и самка на длительный период (достигающий всей жизни) живут вместе и соблюдают «супружескую верность». (Разумеется, вопрос верности может стать поводом для неконструктивного зубоскальства, но, по сравнению с нашими эволюционными предками и большинством современных гоминид, само существование верности сомнений не вызывает.)

Эволюционное преимущество семьи перед древними сообществами очевидно: отцовский вклад в семью и развитие и воспитание ребенка позволяет последнему выжить, учитывая, что человеческие младенцы рождаются совершенно беспомощными и, по сути, недоношенными (предположительно, из-за больших размеров головного мозга). Однако как такой переход от промискуитета к верности мог произойти, остается непонятным, потому что выключение самцов, пожелавших организовать семью, из конкурентной борьбы между представителями сильного пола должно немедленно создать эволюционное преимущество альфа-самцам, не засоряющим себе голову подобными условностями.

Объяснить переход от поли- к моногамии, на первый взгляд эволюционно невозможный, взялся Сергей Гаврилец, профессор экологии и эволюционной биологии в университете Теннесси (Ноксвилл, США). Проведенное им математическое моделирование эволюционной динамики учитывает усилия, прикладываемые самцами к укреплению своего статуса в сообществе и к заботе о семье и потомстве, а также несколько других важных факторов. Результаты моделирования показали, что переход к моногамии становится возможным, если в модель ввести такие параметры как предпочтение самки, которая может выбирать между наиболее «статусным» самцом и тем, кто лучше заботится о ней и о потомстве, а также способен (и желает) добыть больше пищи и создать «кров над головой» [1]. Вознаграждением для таких чудаков, выбравших не вступать в древнюю как мир борьбу за статус, стала женская верность и, собственно, семья.

Такой эволюционный механизм (одна из разновидностей которого «цинично» именуется «еда за секс») позволил оставлять потомство не только альфа-самцам, которые во многих обезьяньих сообществах оплодотворяют 100% самок, но и менее «крутым» особям, нашедшим, тем не менее, свой подход к женщинам. «Этот переход долгое время смущал умы ученых, потому что во многих случаях эволюционное преимущество может быть получено переключением усилий, направленных на конкуренцию между самцами, на заботу о самке и о выживаемости потомства», — говорит Гаврилец [2].

Гаврилец проанализировал четыре описанные в литературе эволюционные модели, теоретически способные объяснить переход к моногамии; условно они называются:

1. Забота о сообществе (communal care; самец тратит равные усилия на заботу о любом детеныше).
2. Защита партнера (mate guarding; самец заботится о своей самке и их детеныше).
3. Еда за секс (food for mating; самец «обменивает» право на спаривание с произвольной самкой на еду).
4. Обеспечение супруги (mate provisioning; отличие от предыдущей модели в том, что каждый самец приносит еду только своей самке).

Оказалось, что все эти модели не позволяют самцам, переориентировавшимся на семью, достичь успеха в конкурентной борьбе, а по факту это не верно. В своей работе Гаврилец предложил другую модель, в которую включил такие факторы как выбор женщины и женская верность, по сути, реализующие в моделировании эволюционной динамики половой отбор. Результаты новой модели показывают, что именно эти факторы могли сыграть решающую роль в эволюции человеческого вида. Формирование супружеских пар (и семей) позволило нашему виду развиться и обрести современный облик, поскольку институт семьи реализует мужской вклад в потомство и позволяет вырастить детей, требующих в случае людей намного больше сил и затрат, чем детеныши животных.

Согласно Гаврилецу, переход от полигамии к моногамным отношениям стал эволюционной подоплекой для формирования института семьи, а сам этот переход стал возможным благодаря женскому вкладу в эволюцию вида, именуемому половым отбором.

Мужчины, знайте! :-)

Литература

1. S. Gavrilets. (2012). Human origins and the transition from promiscuity to pair-bonding. Proceedings of the National Academy of Sciences. 109, 9923-9928;
2. Female choice key to evolutionary shift to modern family. (2012). ScienceDaily.