В античной Греции, чтобы быть учёным, свободному человеку не нужно было никакого оборудования (за исключением, конечно, головы, в которой водились бы мысли) — лучше всего это иллюстрирует всем известная история про Архимедово купание. В средние века алхимики уже самостоятельно оборудовали лаборатории, в которых проводили химические и физические опыты, результаты которых служили не только герметическим идеалам, но и медицине, и промышленности. Тогда же стала увеличиваться роль университетов, на много столетий ставших с их аудиториями, лекциями и коллоквиумами основным пристанищем науки.

В XVII веке начали появляться учреждения, приоритетом которых были именно научные исследования, а не образование как таковое (прообраз современных научно-исследовательских институтов). Первыми стали Лондонское королевское общество (основано в 1660 г.) и Французская академия наук (1666 г.); в XVIII веке новейшие тенденции подхватила и петровская Россия — Петербургская академия наук открылась в 1725 г., уже после смерти великого просветителя. Одним из первых НИИ в современном понимании этого слова стал французский Институт Пастера (1887 г.), основным курсом которого были фундаментальные проблемы биологии микроорганизмов, инфекционных заболеваний и вакцин. В Институте сделаны открытия, приведшие к появлению лекарств от таких опаснейших заболеваний как дифтерия, столбняк, туберкулёз, полиомиелит, жёлтая лихорадка и чума. Вирус иммунодефицита человека (ВИЧ), кстати, тоже открыли здесь [1].

Далеко не первый, но, пожалуй, типичный и образцовый случай НИИ, основанного на частно­предпринимательской основе, — американская Bell Labs, существующая с 1925 года. Основанная как исследовательский центр коммуникационного гиганта AT&T, эта лаборатория стала колыбелью множества революционных технологий, преобразивших современный мир, — стоит упомянуть хотя бы о радиоастрономии, транзисторах, лазерах, теории информации, операционной системе UNIX и языках программирования C/C++.

Во всех перечисленных примерах отчётливо прослеживается тенденция — путь науки начал ветвиться, выводя исследования из фундаментальной патриархальности академических коридоров на переплетение тропинок прикладных разработок. В наибольшей мере эта тенденция развилась в фармацевтической индустрии, которая в XX веке стала не только крупнейшим игроком на поле мирового бизнеса, но и очень сильным соперником в сфере фундаментальной науки. Фундаментальной, спросите вы? Да, фундаментальной. Тропки конкретных прикладных задач зачастую выводили сотрудников исследовательских подразделений «фармы» к фундаментальным открытиям более коротким путём, нежели тот, который учёные должны были бы пройти в университетских лабораториях. И заслуги исследователей, трудившихся на благо фармацевтических концернов, не оставались не отмеченными — многие лидеры рынка лекарственных препаратов стали настоящей «кузницей» лауреатов нобелевской премии — символа высшего признания в научном мире. По этому показателю фармацевтические компании составляют конкуренцию даже старейшим университетам, где люди только и делают, что занимаются фундаментальной наукой, не отвлекаясь на «сиюминутные» прикладные задачи. Другой вопрос, всегда ли нобелевский комитет абсолютно беспристрастен в оценке претендентов из академии и фармы, — но давайте разбираться по порядку.

Большой бизнес

Двадцатый век впервые в истории человечества стал временем глобальной экономики, когда транснациональные корпорации стали догонять и даже обгонять по мощи и влиятельности целые государства, не стесняясь диктовать свою волю на мировой политической и экономической арене. Не самыми последними игроками в лиге большого бизнеса стали фармацевтические компании и концерны, производящие лекарственные препараты, от которых зависят люди по всему миру. Международное патентное право позволяет корпорациям не упускать своей выгоды и собирать урожай от популярного лекарства до последнего зёрнышка. Решения антимонопольных комиссий можно обойти, а попытки мелких фирм нажиться на производстве «дженериков» — пресечь, начав выпускать дженерики под собственной маркой.

Однако не следует забывать, что эти компании занимаются отнюдь не продажей «колхозного» добра по взвинченным ценам. Важнейший, хоть и скрытый от глаз потребителей, сектор их деятельности — научные и клинические исследования, в результате которых и получаются упомянутые препараты. Для соблюдения коммерческой тайны все крупнейшие фармацевтические фирмы давно (кое-кто уже более ста лет!) имеют собственные исследовательские подразделения, в которых учёные высочайшей квалификации решают поставленные им задачи или проводят независимый поиск. Соблюдение тайны совершенно необходимо: стоимость разработки нового лекарства и всех сопутствующих проверок и регулирующих процедур просто астрономическая [2], так что фирма обязана, по меньшей мере, вернуть затраченное на разработку.

Трое из Aventis

Давайте посмотрим на перечень фармацевтических компаний, в которых работали учёные, удостоившиеся Нобелевской премии. Например, история успеха одного из лидеров фармацевтического рынка — французской фирмы Sanofi-Aventis — фактически начинается с имён трёх нобелевских лауреатов: Роберта Коха, Эмиля фон Беринга и Пауля Эрлиха, труды которых привели к созданию противотуберкулёзной сыворотки. На основе этой сыворотки был создан препарат туберкулоидин, ставший первым фармацевтическим успехом немецкой компании Hoechst AG, вошедшей в 1999 г. в состав Aventis.

Фон Беринг — самый первый лауреат Нобелевской премии, учреждённой в 1901 г., — награждён за работы по сывороточной терапии, направленные в основном на дифтерию и столбняк. Знаменитый микробиолог Роберт Кох удостоен премии в 1905 г. за открытие возбудителя туберкулёза. Пауль Эрлих — основоположник химеотерапии и в каком-то смысле всей современной науки конструирования лекарств — получил нобелевку в 1908 г. за работы по иммунитету, совместно с нашим соотечественником Ильёй Ильичом Мечниковым.

Кстати, и второй партнёр, вошедший в 1999 г. в Aventis — Rhône-Poulenc, — тоже попользовался трудами нобелевских лауреатов. Своим положением одного из ведущих производителей противовоспалительных и антиинфекционных средств эта компания во многом обязана работам великого Луи Пастера и основанного им института (кстати, на счету этого института восемь нобелевских премий), а также Александра Флеминга, открывшего пенициллин.

Roche — всем хорош

Ещё один пример с увеличением целевого показателя (то есть, числа нобелевских премий на компанию: их уже 5 штук), — Hoffmann–La Roche, многие «медальные» работы сотрудников которой посвящены иммуноспецифичности. Тадеуш Рейхштейн, наладивший для «Роша» в 1933 году промышленный синтез витамина C, удостоен в 1950 г. Нобелевской премии по физиологии и медицине «за открытия, касающиеся гормонов коры надпочечников, их структуры и биологических эффектов». Работа, сделанная им для компании, положила начало массовому химическому синтезу витаминов по всему миру, — и в середине 1930-х «Рош» становится мировым лидером в этой области. Между прочим, часть своего детства Рейхштейн провёл в Киеве и даже закончил там начальную школу, а уже после получения нобелевки в созданном «под него» Базельском институте органической химии Тадеуш продолжил важнейшие исследования гормонов коры надпочечников.

Следующая награда «Роша» в «медальном зачёте» датируется 1984-м годом «за открытие и разработку принципов выработки моноклональных антител с помощью гибридóм», — её делят Нильс Йерне, Георг Кёлер и Сезар Мильштейн. Возглавляемый Нильсом Йерне Базельский иммунологический институт — крупнейший научный плацдарм Roche — становится колыбелью многих нобелевских лауреатов.

Этот институт дал крышу над головой и японскому молекулярному биологу, проводившему свои исследования в американском институте Солка, но «выпертому» из страны из-за окончания срока действия американской визы. И тут Судзуми Тонегаве — таково имя «неудачника» — подворачивается двухлетний контракт в только что открывшемся институте под руководством Йерне, и курс исследований японского биолога изменяется в сторону генной иммунологии. Остаётся только добавить, что Тонегава в 1987 году тоже становится лауреатом нобелевской премии — «за открытие генетического принципа образования разнообразия антител».

Медальный олимп

Этот список продолжать можно достаточно долго, и чтобы не затягивать — перейдём сразу к компании AstraZeneca, повесившей на свою доску почёта целых восемь нобелевских медалей.

«АстраЗенека» входит в пятерку ведущих фармацевтических компаний мира и является лидером в таких областях как кардиология, пульмонология, онкология, неврология, гастроэнтерология, психиатрия и др. Основанная в Швеции в 1913 г. под названием «Астра» («Astra AB»), она профилировалась преимущественно на препаратах для четырёх областей медицины: гастроэнтерологии, кардиологии, пульмонологии и анестезиологии. В 1999 г. «Астра», объединившись с «Зенекой» («отпрыск» британской ICI), обретает своё современное название — «АстраЗенека».

В 1920-х годах с фирмой сотрудничал шведский с немецкой примесью биохимик Ханс фон Эйлер-Хельпин, результатом работы которого стал местный анестетик ксилокаин (более известный как лидокаин), взлетевший в 1940–50-х годах на вершину мировых продаж и не утративший своей значимости для анестезиологии по сегодняшний день. В 1929 году фон Эйлер-Хельпин получает Нобелевскую премию по химии «за исследование ферментации сахара и ферментов брожения».

Над ксилокаином в фирме «Астра» работал также шведский физиолог Ульф Ойлер. Основным его интересом была передача информации в нервных волокнах; Ойлер изучил многие нейрогормоны и нейромедиаторы, а в 1970-м году был удостоен Нобелевской премии «за открытия, касающиеся гуморальных передатчиков в нервных окончаниях и механизмов их хранения, выделения и инактивации». Кстати, ещё до получения премии Ойлер состоял в нобелевском комитете по физиологии и медицине, а также был председателем Нобелевского фонда.

Также на компанию «Астра» в разные её периоды работали два нобелевских лауреата по физиологии и медицине 1945 года — Эрнст Чейн и сэр Хоуард Флори, разделившие свои лавры «за открытие пенициллина и его целебного воздействия при различных инфекционных болезнях» с первооткрывателем этого антибиотика Александром Флемингом. Год вручения премии не случайно совпал с датой окончания Второй мировой войны: первый антибиотик спас миллионы жизней, иначе бы павших жертвами заражения крови и гнойных процессов. (В скобках с тревогой стоит отметить, что казавшиеся тогда панацеей, антибиотики в наше время почти утратили свой ореол из-за повсеместной выработки резистентности у микроорганизмов.)

В области туберкулёзных исследований с Астрой сотрудничал шведский биохимик Хуго Теорелль, чьим основным интересом были механизмы ферментативных реакций. Свою «нобелевку» Теорелль получил в 1955 г. «за открытия, касающиеся природы и механизма действия окислительных ферментов», — в частности, он работал с гемоглобином и миоглобином, алкогольдегидрогеназой, ферментами дыхательной цепи, цитохромом c и другими ферментами.

Консультировал «АстраЗенеку по созданию лекарств против туберкулёза и ещё один шведский биохимик, — Суне Бергстрём. Его научные интересы концентрировались вокруг простагландинов, которые, кстати, открыл Ойлер, выделив из семенной жидкости с помощью методики, предложенной Теореллем. «Стоя на плечах» своих более старших шведских коллег, Бергстрём в 1982-м году вслед за ними получает Нобелевскую премию по медицине «за открытия, касающиеся простагландинов и близких к ним биологически активных веществ».

В 1960-м году одна из прародителей «АстраЗенеки» — британская компания ICI — открывает недалеко от Манчестера (Великобритания) научно-исследовательский центр, в котором работал шотландский фармаколог сэр Джеймс Блэк. Он известен как «величайший охотник за лекарствами XX века», поскольку фактически его личной заслугой является создание двух абсолютно новых классов лекарственных веществ — β-адреноблокаторов и агонистов гистаминового рецептора H₂, имевших огромное значение для больных всего мира. Созданный Блэком для ICI первый β-адреноблокатор (антагонист β-адренорецепторов [3]) — пропанолол (Индерал) — совершил прорыв в лечении кардиологических заболеваний (таких как артериальная гипертония и стенокардия); позже были выпущены атенолол (Тенормин) и метопролол (Беталок). Для другого фармацевтического гиганта — GlaxoSmithKline — сэр Джеймс создал назначаемый при язве Тагамет — селективный агонист H₂-гистаминового рецептора, ставший первым в мире «блокбастером» (препаратом, принесшим производителю за год более $1 млрд.). В 1988 г. Блэк получает Нобелевскую премию «за открытие важных принципов лекарственной терапии». Сэр Джеймс Блэк скончался 22 марта 2010 г. [4].

Над созданием Беталока в «АстраЗенеке» кроме Блэка работал и шведский фармаколог Арвид Карлссон; при его участии был создан и препарат для лечения астмы тербуталин (Бриканил), отметивший возросший в 1970-х годах интерес компании к пульмонологии. В 2000 году Карлссон получает нобелевскую премию по медицине «за открытие того факта, что дофамин играет роль нейромедиатора и необходим для контроля двигательных функций у человека».

Для коллег и для соотечественников

В свете конспирологических теорий глобальных заговоров невозможно не отметить того факта, что в шведской компании «АстраЗенека», имеющей тесные отношения со шведским же Нобелевским комитетом, среди восьми лауреатов нобелевской премии пятеро — шведы. В 2008 году Нобелевский комитет заподозрили в коррупции — именно в связи с одиозной AstraZeneca. Предварительное расследование началось после того, когда премии по физиологии и медицине был удостоен немец Гаральд цур Хаузен — «за открытие вируса папилломы человека, вызывающего рак шейки матки» [1].

Формально цур Хаузен никак не связан с «АстраЗенекой», однако последняя обладает патентами на вакцины против рака шейки матки, а значит, коррупционный мотив на лицо — столь высокая оценка открытия автоматически привлекает внимание и к препарату шведского фармацевтического гиганта. С другой стороны, по сведениям шведской прокуратуры, два члена Нобелевского комитета имеют тесные связи в концерне, а один даже состоял в его правлении [5], [6]. Более того, «АстраЗенека» оказалась спонсором веб-сайта нобелевского комитета и организации Nobel Media. Расследование тем более подогревает общественное болезненное любопытство, что процедура номинации на премию чрезвычайно секретна — вплоть до сжигания бюллетеней голосований и глухого засекречивания архивов на пятьдесят лет.

Оставим конспирологам дальнейшие рассуждения о коррупционных связях в мире престижных научных премий, — расследование зависло на предварительной стадии, не доказав пока ничего конкретного, хотя не исключено, что недавняя история с полностью «проплаченной» поездкой нескольких членов нобелевского комитета в Китай ещё приоткроет завесу тайны.

Эта статья ограничится тем, что вкратце поведала о достижениях некоторых учёных с мировым именем, в своё время поработавших в крупнейших фармацевтических концернах.

Вместо заключения

XXI век называют веком биологии, поэтому не удивительно, что фармацевтические концерны собрали у себя «под крылом» многих выдающихся биологов и химиков, употребляя их талант и страсть к науке в своих индустриальных интересах. Наиболее прозорливые из них даже не сужают рамки биологических исследований гениев, предоставляя им свободу научного поиска и практически неограниченное финансирование в обмен на «крохи со стола» их интеллектуального пиршества.

Частично это объясняет достаточно высокую «концентрацию» нобелевских лауреатов в фармацевтических компаниях. Однако с другой стороны, у многих есть сомнения в беспристрастности Нобелевского комитета, и это касается не только достижений «фармацевтов»: например, в России любят говорить о слепоте шведов по отношению к «одной шестой географии» — упоминая фамилии Скулачёва, Спирина, Оловникова (и это только из биологов) [7].

Очевидно, что стопроцентной беспристрастности там, где всё зависит от живых людей, быть не может. Но давайте остановимся на успокаивающей мысли, что активный обмен между наукой и индустрией — это просто Дух Времени.

Первоначально статья была опубликована в журнале New Scientist [8].

Литература

1. Нобелевскую премию 2008 года по физиологии и медицине вручили за вирусологические исследования;
2. Драг-дизайн: как в современном мире создаются новые лекарства;
3. Новый рубеж: получена пространственная структура β2-адренорецептора;
4. Professor Sir James Black: Nobel laureate who designed the first modern drugs for high blood pressure and peptic ulcers. (2010). The Independent;
5. AstraZeneca row as corruption claims engulf Nobel prize. (2008). The Times;
6. Шаповалов А. (2009). Взятки для Нобеля. «Российская газета»;
7. Славин С. (2009). Как «тёмные лошадки» взяли приз. Нобелевский!. «Техника молодежи»;
8. Чугунов А.О. (2010). Кузница Нобелевских кадров. New Scientist. 2, 15–19.