Климат, вернее, даже его изменение, сейчас у всех на слуху. В этом контексте история становления климатологии как науки обретает какую-то особую актуальность. Ведь безумно интересно узнать, как дисциплина по сути описательная, эдакий придаток географии, трансформировалась в междисциплинарную отрасль, открывшую нам глобальный климат в его постоянной трансформации, и показала на наше место в этих процессах. Не будем скромничать, климатология для человечества — наука судьбоносная: именно она указывает нам меру ответственности за наше общее будущее. Сара Драй взяла на себя амбициозную задачу — поведать историю изучения климата. Сделать она это решила логичным и даже привычным образом — через небольшие биографические очерки. По ее словам:

Любое глобальное знание неглобально по своему происхождению: в его основе всегда лежат усилия конкретных людей, конкретные места и события

И это, безусловно, правда. Ученые вообще люди пассионарного склада, и история многих дисциплин — это нередко портретная галерея из персонажей разной степени яркости. Однако в данном подходе важен баланс. Например, в «Исчезающей ложке» Сэма Кина или «Кванте» Манжита Кумара история химии и квантовой физики написаны как раз через биографическую призму. Персонажей в обоих указанных книгах чрезвычайно много, и их портреты даны небольшим количеством ярких и точных мазков. Конечно, при таком подходе за более глубоким анализом личности каждого исследователя приходится обращаться к отдельным биографиям, зато становление самой дисциплины показано целостным и не оставляет вороха неотвеченных вопросов.

Сара Драй решила пойти по другому пути, поскольку, как она пишет:

Рассказывая предысторию своей науки, климатологи, обходя вниманием неудачи, акцентируются на успехах и важных открытиях, которые, словно верстовые столбы, отмечают ей путь к будто бы заранее намеченной цели. ＜...＞Таким образом, история в пересказе ученых нередко предстает в розовом цвете, а в случае с климатической наукой в силу ее междисциплинарного происхождения особенно сильно искушение выбирать в истории именно те моменты, которые наполняют прошлое смыслом и, как вехи, обозначают прямую дорогу в настоящее

То есть Драй как бы решила переизобрести историю климатологии, или показать персональный взгляд с точки зрения профессионального историка науки . В ее книге сюжет построен вокруг шести главных героев (Джон Тиндаль, Вилли Дансгор, Чарльз Пьяцци Смит, Гилберт Уокер, Джоан Симпсон и Генри Стоммел) и множества «статистов», о которых читатель узнает мало или почти ничего. Выбор, при всем уважении, не то чтобы очевидный. Хотя автор и оправдывает его тем, что это рассказ о людях, создавших именно инструменты познания климата. Однако здесь можно поставить много «но» и «если» (что, кстати, нередко делает и сама Драй .

Наверное, здесь не будет сюрпризом, если скажу, что в такой истории для российских/советских климатологов места не нашлось. Хотя в зарубежной научной литературе, к примеру, предпринимается осмысление наследия отечественных исследователей по проблемам антропогенного влияния на климат.

Например, она отмечает, что Джон Тиндаль «открыл» парниковый эффект на три года позже американки Юнис Фут. Точно так же Джоан Симпсон не была первой, кто придумал «засеивать» облака. Поэтому, по мнению автора, важны не эти мелочи, а вроде как концептуальный подход к проблеме.

Поскольку автор решила не ограничивать себя необходимостью выбирать моменты, «......которые наполняют прошлое смыслом», в книге, например, появляется «сюжетная арка» Чарльза Пьяцци Смита, который потомкам запомнился как ...пирамидолог. Он на полном серьезе считал, что британские единицы измерения были ниспосланы свыше (!) при строительстве египетских пирамид. Как сейчас бы сказали, Пьяцци Смит был профессиональным сайнс-фриком. Он сам себя выдворил из научного сообщества на пике карьеры, и на все его эксперименты со спектрографом или составление собственного облачного атласа всем было плевать (еще и по причине упорного использования «святого» британского дюйма).

Биография эта, конечно, интересна, но что она дает для понимания эволюции климатической науки, если Пьяцци Смит был вне ее? Вообще, каждый биографический очерк в книге Драй сам по себе довольно интересен, но собранные вместе они производят двойственное впечатление. С одной стороны, блестяще написанный, объемный портрет Джона Тиндаля, поборника физических экспериментов в изучении климата, с другой — пионер статистических методов в климатологии Гилберт Уокер, портрет которого выглядит невыразительным и каким-то блеклым на фоне трагедии колониальной Индии. В одной главе мы читаем невероятную биографию Джоан Симпсон, полную страсти и приключений (она, например, сама управляла самолетом, пролетая через ураган и собирая там данные). В другой главе — Вилли Дансгор, который появляется из ниоткуда с пивными бутылками для сбора образцов дождевой воды, чья история в итоге практически растворяется в истории палеоклиматологии. Здесь, мне кажется, кроется большой подводный камень, на который нарывается повествование во второй половине книги. Если построение сюжета вокруг отдельных биографий оправдывает себя при описании ранних этапов становления науки, то позднее, описывая развитие климатологии во второй половине 20 века, когда решающую роль начинают играть масштабные междисциплинарные мегапроекты, личность одного ученого трудно высветить, не нарушая баланс в повествовании. «Личность» неизбежно уступает перед огромной и сложной «большой наукой».

Очень характерно, что в главе, посвященной разгадке океанических течений, главный герой, Генри Стоммел, сторонился масштабных долгосрочных проектов, считая, что «личный поединок с каким-либо явлением во Вселенной» — это главная цель и награда при занятиях наукой, поскольку «человек один на один сталкивается с неизвестным и пытается найти в нем некий смысл. Собирая отдельные кусочки знаний, сортируя их, он складывает из них новое понимание». Этот взгляд на занятие наукой как на глубоко личный процесс перекликается с мыслями самой Сары Драй. Она пишет:

Признание неотъемлемой и необходимой составляющей науки таких важных ценностей, как заинтересованность, приверженность, эмоциональная вовлеченность, самоопределение, позволяет гораздо лучше понять, что такое наука

Для персонажей книги, по словам Драй, наука была «...дорогой, ведущей к чему-то гораздо более важному, к глубоким и значимым смыслам, которые каждый из них стремился извлечь из взаимодействия с планетой». Собственно, и для автора персонифицированный взгляд на науку позволяет преодолеть ее мнимую ограниченность. Глубоко религиозные Тиндаль и Стоммел не видели в науке как таковой ни моральной, ни эмоциональной ценности (последний сравнивал науку с инструкцией к микроволновой печи), и им как бы вторит Сара Драй. По ее мнению, наши решения о взаимодействии с природой основываются на ценностях науки, но не определяются ими, наши подходы к распоряжению ресурсами «всегда опирались на нечто большее, чем, скажем, наше понимание ледниковых периодов или способность прогнозировать погоду». Однако «нечто большее» — это, похоже, не глубинное стремление к пониманию чуда природы, а комплекс мотивов, поставивший биосферу на грань катастрофы...

На мой взгляд, попытка автора вдохнуть жизнь в холодного голема под названием «наука», пропустив историю через фильтр глубоко личной вовлеченности ученого, выглядит несколько искусственной. Научный поиск другим и не бывает! Работа каждого из ученых — это персональный квест со своей эмоциональной нагрузкой. Такую историю в лицах, как написала Сара Драй, можно представить практически для любой дисциплины. Но история климатологии удобна тем, что позволяет придать рассказу необходимый масштаб, ведь поиск смыслов при исследовании чего-то настолько огромного и глобального, как климат, придает любым метафорам эпические масштаб и глубину.

Так о чем же все таки книга Сары Драй? О становлении климатологии? Становлении системного мышления как такового? Личном пути ученого и поиске смыслов? Логичный ответ — обо всем понемногу. При этом великолепные биографические пассажи перемежаются суховатыми (а иногда и скучноватыми) разъяснениями научной сути того или иного раскрытого исследователями явления. Поэтому, если вам в первую очередь хотелось бы узнать, как мы дошли от простого раскрашивания карт в цвета климатических зон до сложных моделей и осознания факта глобального потепления, стоит заранее немного снизить планку ожиданий. Это, разумеется, не значит, что книга не стоит прочтения. Просто нужно помнить о том, что вы имеете дело с персональным взглядом автора на историю климатологии и попыткой понять, как наука находит свое место в нашем эмоциональном ландшафте.