Современный мир меняется чрезвычайно быстро: на смену одним технологиям всего за несколько лет приходят другие. Сегодня ученому как никогда раньше за всю историю человечества важно быть подготовленным к таким глобальным «скачкам», поэтому мы решили рассмотреть новые тренды в обучении и подготовке специалистов для биотеха, а также изучить меняющиеся запросы рынка труда. Для этого мы попросили Хайнца Шмидта, директора отделения Life Science компании Merck в России и СНГ (рис. 1), ответить на вопросы нашей редакции о том, какое будущее ждет российский биотех, а также какие профессии и навыки, по его мнению, будут востребованы в ближайшее десятилетие.

— Какие специальности, по вашим оценкам, будут наиболее востребованы в сфере биотехнологий, биофармацевтики и биомедицины через 5–10 лет?

— Все новейшие методики лечения и фармацевтические препараты разрабатываются с использованием методов генной инженерии [1]. В ближайшем будущем технологии генной терапии, редактирования генома и биотехнологии подарят уникальные инструменты для лечения людей.

— Вы упомянули наиболее перспективные на сегодняшний день направления. Однако даже в этих областях задействованы разные специалисты: от научных коммуникаторов, менеджеров проектов и логистов до генных инженеров, биоинформатиков и врачей. Расскажите, пожалуйста, о том, какие специальности, по вашему мнению, будут наиболее востребованы в упомянутых сферах?

— На мой взгляд, в сфере биотехнологий и биомедицины будет большой спрос на инженеров-биомедиков, грамотных специалистов, которые работают над созданием инструментов, устройств и программного обеспечения для здравоохранения. Стоит также выделить консультантов по генетическим вопросам, работающих с результатами ДНК-тестов, чтобы обнаружить наличие или риск передачи по наследству различных генетических заболеваний или врожденных пороков. А также биотехники, которые помогают ученым проводить тесты и эксперименты.

— А какие навыки будут самыми ценными для вышеупомянутых специальностей?

— Дело не только в навыках. Скорее, это вопрос доступа к информации. Очень важно, чтобы ученые, занятые в области биомедицины и биотехнологий, имели максимальный доступ к информации — знали обо всех инструментах в своей отрасли и возможностях промышленности. Это крайне важно для воплощения их идей и, в конечном итоге, оказания помощи людям.

Чтобы достичь результата, специалистам нужно будет иметь уверенный багаж практических и теоретических знаний о работе с данными, об используемых методах и техниках, а также о возможностях и проблемах в различных видов терапий.

— Где стоит учиться этим профессиям? Отличается ли, по вашему мнению, специалист, получивший образование в России, от российского специалиста, учившегося/работавшего за границей и вернувшегося на родину? Что стоит изменить, чтобы улучшить ситуацию с подготовкой кадров для биотеха в России?

— Важно разграничить два направления обучения — теоретическое и практическое. Если говорить о теоретических знаниях, то российское образование — это мощная, эффективная и хорошо развитая платформа для их получения. Однако когда появляется необходимость применить знания на практике, выпускник из России может оказаться не подготовленным. Практическое и теоретическое направления обучения должны быть неразрывно связаны. На Западе большое внимание уделяется работе над проектами, часто с привлечением компаний, работающих в данной отрасли. Например, учебное заведение и компания заключают договор о проведении совместных исследований, которые частично финансируются представителями бизнеса. Этого в России сегодня, увы, не хватает. Науке и бизнесу тяжело найти точки соприкосновения. Однако такой подход чрезвычайно важен для студентов. Им стоит набираться опыта, в том числе и в других странах, чтобы в дальнейшем использовать мощнейшие академические возможности, имеющиеся в России.

— Предпринимает ли компания Merck какие-либо шаги, чтобы внести свой вклад в улучшение подготовки российских специалистов?

— Мы тесно работаем с различными институтами, чтобы решить эту проблему и пытаемся использовать нашу демонстрационную лабораторию в Москве, чтобы связать теоретическую и практическую составляющие обучения. Компания Merck и далее будет развивать свои проекты в России, и, конечно же, мы будем поддерживать талантливых студентов, готовых претендовать на появляющиеся вакансии в Германии или других странах, где у нас есть исследовательские центры или производство. Я уверен, что для высококвалифицированных кадров с хорошим образованием всегда есть перспектива развития в нашей компании.

— Расскажите, пожалуйста, поподробнее о демонстрационной лаборатории в Москве.

— Демонстрационная лаборатория в Москве (рис. 2) представляет собой комплекс площадью 2100 м² с классом чистоты C . Одна из ее компетенций — микробиологические исследования, контроль качества фармпродукции и ветеринарных препаратов. В составе лаборатории функционируют научно-образовательный центр и современная высокотехнологичная лаборатория, специализирующаяся на проведении биотехнологических исследований для фармпредприятий.

По классификации чистых помещений и зон для производства стерильных лекарственных средств GMP. — Ред.

Хотелось бы отметить, что площадку планируют использовать и как демо-центр технологий, которые сегодня активно применяют в ходе фармацевтических и биотехнологических исследований, а также для демонстрации и обучения правилам работы с современным оборудованием.

— В каких международных проектах компании Merck могли бы принять участие специалисты из России?

— Программы нашего инновационного центра подразумевают ежегодную оценку определенных проектов из различных уголков мира. В результате мы устанавливаем прямой контакт между людьми, которые заинтересованы в производстве, и нашими экспертами в этой области. Мы делаем это на регулярной основе, абсолютно для всех. Российские студенты не являются исключением. Кроме того, буквально в январе мы объявили участников акселератора компании Merck в 2019 году. Изначально команды из разных стран мира будут работать на базе наших мощностей в Германии, а затем в нашем инновационном хабе в Китае (рис. 3).

— Расскажите, пожалуйста, поподробнее об инновационном центре в Германии.

— Инновационный центр Merck расположен там же, где и наша штаб-квартира, — в Дармштадте (рис. 4). Под одной крышей мы успешно объединяем наших сотрудников, внешние стартапы и экспертов со всего мира для создания инновационных решений. Этот центр позволяет нам внедрять уникальные технологии и воплощать их в жизнь, вовлекая наших сотрудников и внешних партнеров в оптимальную среду, в которой они могут развивать свои идеи.

— Часто ли вы сталкиваетесь с резкими «переходами» специалистов из области фундаментальных исследований в область биотеха? Немало биологов, программистов, биофизиков и биохимиков хотят сменить специализацию ближе к биотеху, но не знают, где учиться, стажироваться, работать. Что бы вы могли им посоветовать?

— Прежде всего, я бы хотел посоветовать тем, кто действительно хочет что-то сделать — дерзайте! В мире есть множество компаний, предоставляющих возможность войти в коммерческую сферу исследований. Компания Merck является одной из таких. Наш бизнес тесно связан с образовательной и исследовательской деятельностью в области биомедицины, также у нас налажены связи с различными университетами и институтами. Кроме того, наша компания активно поддерживает стартапы. Это именно та область, в которой хорошо обученные специалисты разных направлений всегда востребованы.

— Биологические исследования все больше привлекают специалистов из области компьютерных наук. Будут ли нужны «капальщики» (или, как их часто называют, «мокрые биологи») для проведения лабораторных исследований через 5–10 лет, когда большинство рутинных операций будут выполнять роботы? Или же биологов заменят инженеры компьютерных систем, биоинформатики, программисты и специалисты по машинному обучению, которые будут обслуживать оборудование, разрабатывать новое программное обеспечение и анализировать данные?

— Не только биология, но и вся биотехнология представляет интерес для ИТ-специалистов. Уже сейчас мы видим, как различные лекарственные препараты создаются на основе математических моделей, разрабатываемых биоинформатиками, физиками и математиками. Это одно из направлений для ИТ-специалистов. Другое направление — использование огромного количества современного высокотехнологичного оборудования. Задачи в различных секторах стремительно растут, и существует большой спрос на создание программного обеспечения для проведения различных видов работ на новом оборудовании.

— Вы подробно рассказали о том, в каких направлениях биотеха будут востребованы ИТ-специалисты. Мы с вами полностью согласны! Их вклад в современные научные исследования неоспорим и постоянно увеличивается. Сегодня практически ни одно крупное исследование не обходится без программистов, биоинформатиков, специалистов по компьютерной безопасности. Однако наш вопрос был скорее обратный: будут ли в будущем востребованы кадры для проведения экспериментальной работы лаборатории (молекулярные биологи, биохимики, клеточные инженеры) в мире автоматизированных процессов и сложных программируемых устройств? Или же их во многом заменят ИТ-специалисты?

— Да, они, безусловно, будут востребованы. Конечно, есть одно «НО». Мы живем в мире, где информационные технологии развиваются с огромной скоростью. За этими изменениями и новшествами специалистам необходимо следить, а также подстраиваться под них. Кадры, занимающиеся экспериментальной работой в лаборатории, должны обладать текущими компетенциями и умениями работать в условиях нового мира: разбираться в мире автоматизированных процессов, работать на сложных программируемых устройствах.

— Если у ученого есть оригинальная идея и наработки по ней (например, он разработал новое средство, которое эффективно инактивирует вирусы в культуре клеток), стоит ли ему организовывать свой стартап или лучше подыскать готовое место для ее реализации? Как найти финансирование, если выбор пал на организацию стартапа? Каковы шансы на его успех? Много ли вам известно примеров успешных стартапов в России? Как найти компанию, которую заинтересует идея? Что следует предпринять?

— Я бы рекомендовал ученым попробовать основать свою собственную компанию, предварительно хорошо оценив свои возможности и проанализировав рынок. При этом важно учитывать следующее. Во-первых, трансформация даже выдающейся идеи в реальный бизнес — далеко не дешевое занятие, особенно в начале. Для того чтобы вернуть вложения, потребуются годы. Во-вторых, на этом этапе вся лабораторная деятельность и весь процесс осмысления должны быть гибкими. Например, это будет довольно трудно сделать, если вы придете со своей идеей в крупную компанию, поскольку процессы в крупном бизнесе зачастую не позволяют людям проявлять гибкость. Это будет тормозить переход идеи в реальный бизнес.

Что касается финансового вопроса, я полагаю, что обязанности коммерческих компаний состоят в том, чтобы:

• плотно работать с институтами и находить идеи для реализации;
• помогать специалистам находить финансирование;
• видеть, каким образом завтра та или иная идея может влиться в собственный бизнес компании, и насколько это будет интересно с точки зрения частичного финансирования с самого начала.

Например, недавно Merck объявила об учреждении новой премии для исследователей. В течение последующих 25 лет компания будет ежегодно вручать премию Future Insight, призовой фонд которой составляет до одного миллиона евро ежегодно. Премией будут награждать исследователей, которые своими работами оказали существенное влияние на будущее человечества и внедрили инновации в области здравоохранения, в индустрию питания и энергетику.

Таким образом, поиск путей сотрудничества с институтами и отдельными учеными — это ответственность крупных игроков индустрии. Вероятнее всего, только 20 процентов стартапов сумеют выжить. Но такова реальность. Возможно, я скажу тривиальную вещь, но тот, кто не рискует, тот не выигрывает. Особенно в нашей сфере. Если идея превосходна, а команда подобрана хорошо, то судьба стартапа сложится успешно. Если нет, то, увы, проект исчезнет бесследно.

— Могли бы вы привести примеры успешных российских стартапов? Возможно, некоторые из них смогли перейти в «крупный бизнес», став частью биотех-индустрии в России?

— В последние годы Россия демонстрирует стремительно возрастающий интерес к капиталовложениям в медицинские проекты как со стороны государства, так и из области частных инвестиций. Среди успешных российских стартапов я бы выделил проект, направленный на организацию дистанционной онкодиагностики. Также ярким примером является проект всестороннего анализа микробиоты кишечника с целью составления оптимальной программы питания и образа жизни. Аналогов подобной услуги в России до сих пор не было, а конкурентов за рубежом можно пересчитать по пальцам.

— Какие направления биотеха наиболее развиты в России? Как уровень российских биотех-компаний соотносится с лучшими мировыми образцами? Какие показатели это иллюстрируют?

— В фармацевтической промышленности мы наблюдаем значительное развитие технологий в области вакцинации и появление новых препаратов для лечения онкологических заболеваний. И, несомненно, это поддерживается правительством. На это существуют определенные экономические причины. Есть специальные программы «Фарма 2020» и «Фарма 2030», которые во многом поддерживают такого рода деятельность. Кроме того, существуют и исторические причины: в России есть сильные ученые в области биотехнологий, и они быстро адаптируются и применяют свои знания и опыт в фармацевтической биотехнологии. Кроме того, относительно недавно в России было основано несколько компаний, которые могут конкурировать на мировом уровне с крупнейшими игроками в фармацевтике.

— Как вы считаете, какие направления биотехнологической и биомедицинской индустрии наиболее развиты в России? Например, относится ли к таким направлениям фаготерапия, запрещенная в большинстве других стран к применению на людях?

— Рынок биотехнологий в России начал формироваться в 2012 году. Биотехнологический метод играет все большую роль для разработки новых медикаментов (например, для лечения рака). Также первоочередное внимание уделяется исследованиям на клеточном и молекулярном уровне, ведется разработка новых вакцин и препаратов для борьбы с заболеваниями, которые десятилетиями считаются неизлечимыми. Что касается фаготерапии, то я знаю, что широкие испытания этих противобактериальных средств начали проводиться в СССР в конце 1930-х годов. Советский Союз выделял значительные денежные средства на исследование бактериофагов — вирусов, уничтожающих бактерии, — которые можно использовать для лечения инфекционных заболеваний у человека.

— Какие главные препятствия, по вашему мнению, стоят на пути развития новых технологий в медико-биологической, фармакологической и биотехнологической сферах в России? Как можно с этим бороться? Если изменения позиций со стороны государства по данному вопросу не ожидается, что могут сделать другие стороны для лоббирования своих интересов и улучшения ситуации?

— Сотрудничество между промышленностью и учебными заведениями, научными кругами — это одно из самых важных требований. Я полагаю, что можно сделать больше в отношении обучения, например, интегрировать индустриальный сектор в сферу образования. Мы должны сделать так, чтобы у перспективных стартапов были все условия для достижения успеха. Это послужит мощным толчком для ускорения создания новых разработок в области биологии, фармацевтики, биотехнологий.

— Какие перспективы и успехи ждут генную терапию, таргетную и персонализированную медицины в ближайшие 5–10 лет? Какие глобальные проблемы будут решены? Например, генная терапия на основе технологии CAR-T является экстремально дорогостоящей (около $350–475 тыс.). Удастся ли снизить цену на подобные методики и до каких пределов?

— Сегодня мир уже владеет высокоразвитыми технологиями, способными изменять геном. Генная терапия, несомненно, является очень перспективным направлением. Однако сейчас она еще недостаточно хорошо развита и изучена. Для того чтобы решить вопрос экстремально высокой цены на генную терапию, нужно время. Это значит, что фармацевтические компании и исследователи должны каким-то образом сотрудничать, чтобы найти способ сделать такое лечение доступным не только для состоятельных, но и для обычных людей. В определенном смысле это тоже этическая проблема, решения которой пока не найдено.

— Каковы ваши прогнозы насчет телемедицины и digital health относительно России и других стран? Поможет ли в таком случае облачная экспертная система направлять человека к врачу своевременно? Потребует ли это обучения дополнительного персонала и почему? Могут ли такие технологии привести к еще большему расслоению общества с точки зрения доступа к медицине и почему?

— Когда мы говорим о телемедицине, цифровом здоровье и подобных проектах, мы должны понимать, что эти подходы часто ограничены методами диагностики. Есть два основных подхода: первый — стандартная диагностика. Эта диагностика теоретически внедрена или уже работает по всему миру сегодня. Второй — психоэмоциональный параметр, основанный на том, что доктору необходимо понимать пациента. Множество заболеваний связано с нашим эмоциональным состоянием. И сегодня, и завтра важная составляющая для постановки правильного диагноза — взаимодействие между людьми. Некоторые виды ранней диагностики связаны с такими заболеваниями, как рак, который можно обнаружить с помощью опытных специалистов. Они знают, какой способ диагностики лучше применить в конкретных ситуациях.

Существует множество аспектов, ограничивающих телемедицину и цифровое здоровье. Я думаю, что здесь нет существенной разницы, происходит это в России или во Франции. Частичная разница будет наблюдаться в развитии технологий в силу географии. Но отличие будет существовать, возможно, лишь пару лет, после чего в России будет доступно примерно то же самое, что и повсеместно. Ограничения будут существовать всегда. Порой, такие технологии слишком ярко освещаются, но это не всегда отражает реальность.

— Синтетическая биология. Как вы оцениваете перспективы развития этой области науки в ближайшие 10–20 лет? Намечается ли международный тренд, нацеленный на дизайн организмов с жестко заданными свойствами? Какие этические вопросы возникают или могут возникнуть в ходе работы?

— Синтетическая биология имеет множество сфер применения и направлений для развития. Одним из них является получение человеческих органов. Здесь речь идет не просто о трансплантации органов от донора к реципиенту, а о создании новых органов, например, посредством трехмерной печати. Это очень быстро развивающаяся область, и в недалеком будущем создание новых органов или тканей на специализированном оборудовании может стать реальностью. Однако мы вновь столкнемся с вопросами этики. По крайней мере в течение первых десяти лет доступность этой передовой технологии для людей из разных стран, относящихся к разным социальным группам, будет существенно различаться. Позднее такое лечение станет гораздо менее дорогостоящим, будет проходить быстрее, и, наконец, превратится в стандартную, рутинную процедуру. Я предполагаю, что через 10–15 лет подобные вещи будут доступны для всех. Посмотрим, какие вопросы вы зададите мне через 10–20 лет .

конец интервью

Заключение

В мировой биотехнологической отрасли прослеживается несколько явных тенденций, которые значительно влияют на подходы к обучению специалистов и рынок труда уже сегодня:

1. Многопрофильный подход к исследованиям. Отчасти это происходит из-за повсеместной цифровизации и роботизации, что требует определенных довольно высоких навыков от ученых (статистический анализ, программирование и пр.). С другой стороны, это обусловлено чрезвычайной сложностью накопленных человечеством знаний: картина мира настолько сложна, что мы уже просто не можем отгородиться «стеной» определенной отрасли от других достижений науки: развитие компьютерных технологий заставляет биологов учиться работать с big data, использовать ресурсы суперкомпьютеров и строить весьма сложные модели. Обилие же нерешенных биологических вопросов притягивает в эту область все больше математиков, программистов и физиков, которым приходится разбираться в хитросплетениях естественных наук.
2. Взаимная интеграция и размывание границ между прикладными и фундаментальными исследованиями. Мы видим, что коммерческие компании все чаще приходят в исследовательские центры и университеты за идеями, а ученые собирают команды и открывают собственные стартапы.
3. Глобализация. По всему миру создаются международные многофункциональные центры, где ученые — биологи, химики и физики — работают бок о бок с инженерами, менеджерами проектов и специалистами по анализу больших данных. Кроме того, современные исследования высокого уровня требуют гигантских финансовых вливаний (на реактивы, оборудование и его обслуживание, обучение и оплату работы высококлассных специалистов), что требует объединения ресурсов из разных источников.

Ценными на сегодняшний день являются не столько знания как таковые, а скорее комплекс определенных навыков, среди которых, пожалуй, наиболее важны умения постоянно учиться, быть гибким и восприимчивым ко всему новому. Если же подходить к вопросу практически, то тем, кто хочет занять свою нишу в наукоемкой биотехнологической индустрии будущего, сейчас стоит усиленно «налегать» на программирование и статистику, прокачивать английский язык до уровня Advanced (без него совершенно очевидно, никуда!), развивать профессиональный нетворкинг и не забывать читать книжки по проджект-менеджменту.

Литература

1. 12 методов в картинках: генная инженерия. Часть II: инструменты и техники;
2. Биотехнологии будущего: как новейшие достижения биомедицины помогают в борьбе с неизлечимыми болезнями;
3. Зимняя школа «Современная биология и Биотехнологии будущего»: передружить всех между собой!.